Настоящий убийца
Лет пять назад такой случай был —
Кто-то кого-то в Додж-сити убил.
Убийца тотчас вскочил на коня,
А позже виновным признали меня.
(с) «Она придет, надев вуаль»
В каждом городе есть хотя бы одна достопримечательность. Все знают, что главной достопримечательностью Парижа является башня Эйфеля (если по правде, то в те времена, о которых пойдет рассказ, башню еще не построили, а главной диковинкой был, кажется, собор какой-то их дамы). В Лондоне — Тауэр (а кто говорит, что Вестминстер). Ну, а в Вашингтоне, ясное дело, Капитолий.
Главной же достопримечательностью Хинли был мистер Прескот. Хинли, чтоб вы знали — городок небольшой. Нынче от него почти совсем ничего не осталось, но когда там проживал Фрэнсис Дэнфорд Прескот, думаю, набралось бы сотен пять горожан — это с учетом седых стариков, грудных младенцев и полоумной Стэйси Форд. Жители занимались кто чем: универсальной торговлей, мелким предпринимательством, оказанием всяких услуг вроде стирки рубашек и бритья бород. К этому числу можно прибавить людей с окрестных ферм, разводивших скот и выращивавших ячмень и кукурузу, парней с лесопилки, а также почтальона — единственное наше, так сказать, официальное лицо. И — мистера Прескота.
Молодежь в Хинли была, что называется, благопристойная: никогда у нас не слышали о краже чего-либо серьезнее дюжины яблок, девицы все ходили в церковь, а уж чтобы дошло до смертоубийства — такого не случалось аж с пятьдесят восьмого года, когда один пьяный работник сгоряча продырявил вилами Генри Флойда. И дело не в том, что жители боялись Бога или являли собой воплощение добродетели, а просто вся обстановка тут была до того сонная, порядочная и тихая, что буянить не было ни резона, ни настроения. Правда, случалось по осени, что заворачивали к нам ребята, продававшие скот в Топеке или в Салине, уж не знаю, в надежде ли обуть наших увальней в картишки или просто промочить горло по дороге на юг после того, как заканчивался перегон. Оттого, надо полагать, вся эта история и произошла осенью.
Те из наших парней, кто был постарше, любили посидеть в «Трех подковах», если не было работы. В городке имелось всего два бара, не считая одной маленькой кофейни для дам. «Старый Капитан» – так назывался второй бар, и это было место, где собирались отцы семейств и уважаемые горожане. В «Капитане» все выглядело настолько чопорным (если это слово уместно для сельской глуши), что даже мы, выросшие в Хинли, чувствовали себя там неловко. Ну, знаете, не по себе становится, когда все вокруг сидят чинные, как перед причастием, читают газеты, покуривают сигары, перебрасываются фразами вполголоса и изображают из себя эдакий оплот морали и порядка, праведный отдых после праведных трудов. А в «Трех подковах» было, что называется, поживее – за двумя-тремя столами шла игра, можно было непринужденно потрепаться на любую тему, посмеяться, а то и силами померяться, закатав рукава и уперев локти в угол стола. Потому и собиралась там молодежь, приезжие да несколько неисправимых гуляк. И — мистер Прескот.
О его прошлом мы знали немного — было ему сильно за тридцать, родился он в Хинли, но учился где-то в другом месте, а юность провел на Юге и на Западе. Он слыл человеком состоятельным, по крайней мере, все так думали. По слухам (уж не знаю, откуда они взялись) он заработал первую крупную сумму, поймав опасного преступника, за которого была назначена награда — некоего Билла Пейта, и вообще много участвовал в подобных делах, а теперь вернулся к спокойной жизни, сдавая внаем доставшуюся в наследство землю и живя на проценты от каких-то акций. Сами понимаете, в нашем захолустье, где мухи, умей они говорить, спрашивали бы разрешения, прежде чем сесть на вашу шляпу, мистер Прескот прямо-таки купался в лучах славы и был окружен вниманием со стороны молодежи. Что и говорить, каждому парню в нем виделся таинственный герой, человек, преодолевавший трудности и выходивший с честью из опасных передряг. Мистер Прескот захаживал в «Три подковы», и вокруг него всегда собирался кружок слушателей, жадно ловивших каждое слово и безуспешно пытавшихся угостить его выпивкой (пил он немного и всегда за свой счет).
Рассказывал он как будто бы неохотно, всегда заставляя себя упрашивать. Выглядело это так: как только мистер Прескот появлялся в баре и садился за столик, молодые люди перемещались поближе, прося разрешения составить ему компанию, и кто-нибудь, самый нетерпеливый, задавал вопрос вроде такого: «А что там, на юге, тяжко приходилось, наверное, когда вы ловили негодяев, мистер Прескот?» и тому подобное. Вопросы следовали один за другим, но человек, к которому было приковано наше внимание, и ухом не вел — нарочито медленно раскуривал он трубку с затейливой финтифлюшкой из слоновой кости и задумчиво теребил солидные черные усы, пока хозяин нес ему кружку пива. К этому времени все мы замолкали и ждали, затаив дыхание, первого глотка: только после этого «ритуального омовения» усов присутствующие могли узнать, о чем же мистер Прескот поведает в этот раз, и кто станет счастливчиком, на вопрос которого он ответит рассказом.
В тот вечер народу в «Трех подковах» набралось прилично — десятка полтора молодых людей, сдвинув вместе три столика, ждали истории, несколько забулдыг накачивалась спиртным в углу, сопровождая это дело душевными излияниями, да пятеро незнакомых заезжих мужчин, наверное, перегонщиков, довольно шумно играли в карты, распространяя облака табачного дыма.
В этот раз из всех вопросов мистер Прескот выбрал тот, что задал Кэри Уитмор. Кэри был самым заядлым почитателем нашего легендарного земляка: не пропускал ни одного его появления в «Подковах», всегда старался примоститься поближе и слушал так внимательно, как будто хотел написать биографию своего героя. Он непременно намотал бы всю эту премудрость на ус, если бы усы у него были – Кэри тогда только стукнуло девятнадцать. Заданный же им вопрос звучал так: «Как выглядит настоящий убийца?»
– Ну, — сказал мистер Прескот, сделав свой знаменитый первый глоток, — убийца убийце рознь, скажу я вам. Но ведь вы, — он никогда не обращался напрямую к человеку, который задал вопрос, а говорил разом со всеми, — должно быть, спрашиваете не про того, кто убивает по зову долга, защищая закон и порядок, или по трагической неосмотрительности, или в состоянии сильнейшего потрясения, то есть, проще говоря, не владея собой. Вы, сдается мне, под словом «настоящий» понимаете того человека, кто свернул на кривую дорожку преступности, отняв у ближнего жизнь из жажды наживы, по холодному расчету или по злобной прихоти. Таких людей я повидал, хоть предпочел бы, наверное, избежать подобного знакомства. Но жизнь — такая жизнь странника, которую вел я — часто сталкивает нас с низким элементом, не спрашивая на то нашего позволения.
Он не сказал и сотни слов, а уже полностью завладел нашим вниманием. Рассказ свой он повел о метисе по имени Чарли Перышко. Мы про него уже слышали краем уха в другие вечера, но в тот раз мистер Прескот, что называется, основательно взялся за этого малого. Расписал нам во всех деталях, как тот выглядел, какой черной злобой было полно его сердце и как при взгляде на него становилось ясно, что это человек с нечистой совестью — по его, метиса то есть, маленьким черным глазам, по повадкам и наклонностям. А еще рассказал, что тот всегда был при оружии — таскал с собой тяжелый старый револьвер сорок четвертого калибра и нож, который прятал то в рукаве, то за полем шляпы.
Мы, как могли, представили этого подлого убийцу. Тем временем из-за соседнего стола поднялся один из игроков и, подойдя к нам, попросил спичку — его собственные, видно, закончились, а зал освещался керосиновыми лампами, и потому он не мог прикурить сигару от свечки. Кто-то из молодежи дал ему огня, мистер Прескот тем временем промочил горло, и прерванный рассказ продолжился.
— Уж не знаю, виною ли тут плохое воспитание или тот факт, что парень был полукровкой — из них часто выходят закоренелые преступники — а только жестокость его и злобный нрав сочетались с хитростью и изворотливостью. Даже если и удавалось его задержать, то предъявить обвинения не получалось — преступник все время находил лазейки. А закон на то и закон — не может карать по одному подозрению даже в том суровом краю, где я тогда обретался.
— Где это было, мистер Прескот? — спросил кто-то из наших.
— На границе территорий Оклахома и Нью-Мексико, — уточнил рассказчик. — Там и сейчас бывает неспокойно, а лет семь назад пропажа человека и вовсе не считалась чем-то из ряда вон выходящим. Так вот, однажды этот мерзавец-метис все же «наследил», как говорят профессиональные сыщики. Нашлись и свидетели, и доказательства его вины, так что уже нельзя ему было отрицать свою причастность. Ничего не оставалось, кроме как скрыться. Местный шериф, мистер О’Рили, собрал отряд, чтобы организовать погоню. Не буду рассказывать вам, какой достойный это был человек, пусть и крутого нрава. Подобно тому, как Чарли Перышко был прирожденным преступником, шериф О’Рили словно родился для того, чтобы нести справедливое возмездие.
В это время за соседним столом, где кипело карточное сражение, дело дошло до перепалки, причем присутствовавшие не стеснялись в выражениях и повышали голос сверх уместного в подобных делах.
— Джентльмены! Будьте добры вести себя потише! — окликнул их мистер Прескот. Игроки сперва попритихли, а затем продолжили спор приглушенными голосами. Продемонстрировав нам силу своего характера и удовлетворившись произведенным эффектом, мистер Прескот пыхнул трубкой и, помолчав некоторое время, чтобы вспомнить, на чем он остановился, возобновил свое повествование. Он рассказывал о погоне, о том, по какому дикому и безлюдному краю им пришлось ехать и какую схватку вести с бандитом-полукровкой, опуская, правда, названия тамошних местностей и городков, которые все равно ничего бы нам не сказали. Слог у него был не сказать чтобы особо цветистый, но слушать его было куда интереснее, чем читать роман, в котором наперед знаешь, что все выдумано.
Мистер Прескот дошел до места, когда ствол его собственного винчестера уперся в спину негодяя, и как шериф связал преступника сыромятной веревкой, из которой в тех краях делают лассо. Вдруг из-за соседнего стола послышался настоящий взрыв брани и какая-то лихорадочная возня, будто один человек хватал другого за руки. Мы невольно обернулись, а мистер Прескот собрался было снова повысить голос на смутьянов, как вдруг их стол с грохотом опрокинулся, все они вскочили и в руках у двоих из них появились револьверы. Вспышки выстрелов разорвали уютный полумрак бара, а гром пальбы раскатился по комнате. Надо сказать, что у каждого из нас дома имелось оружие, и каждый не раз палил из него по банкам или по кроликам. Но никто из нашей компании никогда не видел, как его наставляют на человека, и никогда не стрелял в помещении, где, доложу я вам, усиленный стенами звук бьет по ушам, как молот.
Не знаю, чей выстрел был первым, только слышал, как треснуло дерево столешницы и разлетелись щепки. Один из стрелявших был тот мужчина, что просил у нас огня — среднего роста, светловолосый, безусый и небритый. Его противник, тоже приезжий, но, надо полагать, не такой проворный стрелок, успел выстрелить еще раз, вскрикнул или, вернее, взвизгнул, и, согнувшись, кулем повалился на доски пола. Его тело изогнулось в судороге, прям как рессора — он силился приподняться, но другой, наведя револьвер, во второй, а может, в третий раз нажал на спуск. Пуля вошла под самым глазом раненого, и пол за его головой обдало кровью и осколками черепа.
В баре повисла звенящая тишина. Светловолосый мужчина оборачивался то в одну сторону, то в другую, готовый защищаться, глаза его лихорадочно блестели, отыскивая опасность. Но беспокоился он напрасно — желающих угрожать ему не было и в помине. Потом тишина, как по команде, обвалилась нестройными возгласами, ропотом и топотней нескольких человек, которые стали ломиться к выходу. В помещении было накурено, а после перестрелки к табачному чаду примешался еще и резко пахнущий, густой пороховой дым. В этом мареве отчетливо выделялась лишь фигура стрелка — напряженная, рыщущая по сторонам, и вместе с тем уверенная.
Когда переполох стих, он шагнул к стойке и громко произнес:
— Джентльмены, я не хочу никаких проблем с законом. Думаю, все видели, что это была самозащита. Если среди вас есть представитель закона, я готов даже сдать оружие.
Он явно был возбужден, но голос его не дрожал. Он осторожно снял револьвер со взвода, повернул барабан, чтобы боек приходился на пустое гнездо, дабы исключить случайный выстрел, и положил на стойку орудие убийства, от которого бармен отшатнулся, как от раскаленных щипцов Сатаны.
— У нас в Хинли нет маршала, — ответил кто-то.
— Позовите хотя бы врача, чтобы засвидетельствовать смерть, — попросил стрелявший. —Кого угодно, любое официальное лицо. Я не хочу никаких проблем, — повторил он. — Я с удовольствием уеду прямо сейчас, но я бы хотел, чтобы здесь побывало официальное лицо.
Стали искать врача, кто-то пошел за почтальоном, а Кэри тем временем спросил стрелка, как его имя.
— Меня зовут Уильям Пейт, — прозвучал спокойный ответ.
Мы все онемели. Мы прямо-таки застыли, как соляные столбы, хотя Хинли никак не подходил на роль ни Содома, ни Гоморры. Мы ждали, что сейчас снова прозвучат выстрелы или мистер Прескот встанет со своего места и что-нибудь сделает… Да вот только мистера Прескота в баре уже и самый след простыл!
Со смешанным чувством непонимания, но и какого-то облегчения мы смотрели друг на друга. Пейт между тем, видя, что ни одна душа так и не притронулась к его револьверу, снова взял оружие, сунул в кобуру и спросил у хозяина джина. И тут Кэри Уитмор не выдержал.
— Господи Иисусе, да ведь вы убили его! — чуть не закричал он.
— Уверяю вас, я сделал все в одиночку, — холодно ответил стрелок. — А, кроме того, если не ошибаюсь, Иисуса пригвоздили давненько, то есть задолго до сего дня, когда я пригвоздил этого недотепу. Ну, ей-богу, можно считать себя умелым шулером и им не являться, можно считать себя быстрым стрелком, и тоже им не быть, но не то и другое сразу!
Все мы были потрясены таким богохульством.
— И вы так хладнокровно стоите над его телом? — снова спросил Кэри.
— Ну, волноваться-то нужно было раньше, а теперь-то в любом случае поздно, — рассудительно заметил Пейт. — Ведь он имел шанс отправить меня в Бут-Хилл* так же, как я его.
— А скажите, знакомо ли вам имя Френсиса Прескота? — с вызовом бросил Кэри, сжав кулаки так, что побелели костяшки. Держу пари, парень ждал того же, чего и мы все — что убийца вздрогнет, втянет голову в плечи, а всю его невозмутимость как ветром сдует. Тем более поразил нас ответ.
— Никогда о таком не слышал, — пожал плечами Пейт. — А стоило бы? — и преспокойно опрокинул налитый барменом стаканчик, а затем положил несколько монет на стойку. — Повторишь, приятель?
После этих слов я, ей-богу, понял, как можно онеметь дважды за один день.
Пейт тем временем подошел к опрокинутому на бок столику и стал рассматривать пол, как будто что-то искал. На полу лежали карты (фишек в нашем заведении не выдавали), стаканы, пепельница и окурки.
— Мерзавцы! — заявил он, наконец. — Мои спутники, черти бы их драли! Они меня обокрали! Прикарманили все деньги, что были на кону! Должно быть, в суматохе.
Он двинулся к выходу, но передумал и вернулся к стойке.
— А и ладно, — махнул он рукой. — Деньги как приходят, так и уходят.
Он ощупал карман, проверяя, сколько еще там осталось. Мы все с того момента, как грянул первый выстрел, стояли на ногах — никто даже не присел.
— Джентльмены, а не посмотрит ли кто-нибудь, конь мой еще на конюшне, или они его тоже увели? Гнедой мерин с белой отметиной на лбу.
Оказалось, что лошадь тоже пропала.
— Вот сукины дети! — возмутился Пейт и снова проверил наличность в кармане. — Джентльмены, не продаст ли кто коня и седло? За… хм… в общем, за недорого. А! — вдруг воскликнул он. — Ведь я знал одного Прескота. Это был такой господинчик, который подделывал почерки сначала в Амарилло, а потом в Бойсе. Шантажом занимался, по-моему. Он был из шайки этого сукиного сына, О’Рили! Они меня однажды даже засадить вздумали, попал я в переплет. Хорошо хоть Чарли Перышко тогда за меня вписался. Седло продал и пистолет, а внес за меня залог. Мне тогда повезло, а самого его, Чарли, застрелили в спину, О’Рили или еще кто из его кодлы. Жаль, отличный был парень. Но ничего, эту гниду потом в Юме вздернули, когда известны стали его делишки. А Прескота я, по правде сказать, видел всего пару раз, один мельком, а другой в сумерках. Хотя, может, его и не Прескот звали… Может, Фрескот… Я сейчас уже не помню.
Мы так и стояли, остолбенев, пока не пришел почтальон, а Пейт не купил у кого-то из пьяниц лошадь и не уехал навсегда из Хинли.
***
Сейчас, как я уже говорил, в городке почти никто не живет, остались, наверное, одни старики да старухи, и он пришел в полнейшее запустение. Давно закрыты и «Три Подковы», и «Старый Капитан», и маленькая кофейня. После того вечера в течение нескольких лет молодежь разъехалась кто куда — одни подались на Юг, другие на Запад, третьи на Север, а пара ребят даже рванула на Аляску. Говорят, что в этом виноваты были железные дороги, прогресс и жестокая зима восемьдесят шестого года, погубившая скот мелких фермеров. Но я-то помню тот жгучий стыд, который все мы испытывали, вспоминая о мистере Прескоте и о том, с каким почтением мы слушали его россказни в баре на главной улице.
Знаете, наверное, Париж пережил бы падение башни Эйфеля (тем более что у парижан все равно остался бы собор той дамы), а Лондон пережил бы, сползи Тауэр в Темзу (у них вон тоже Вестминстер есть про запас). А вот в Хинли кроме мистера Прескота гордиться-то было нечем, и когда его блестящий и таинственный образ в одночасье рассыпался в пыль, всем нам стало там просто невыносимо. Как будто мы были этаким желтком в яйце, вокруг которого бурлил внешний мир, и вот кто-то разбил скорлупу, и показал, что этот мир совсем не такой, как окружавший нас раньше бесцветный белок. И тогда мы ринулись в этот мир, мир Билли Пейта и Чарли Перышка, а не рассказов о них. Мир грубый, бескомпромиссный, порой жестокий и омерзительный. Но зато — настоящий.
__________________________________________________________________________
*Бут-Хилл — кладбище для безымянных стрелков, убитых на дуэли.
Edited by Барон-разбойник, 10 December 2015 - 16:50 PM.
